Ополченец достал из кармана деревянную львиную голову. Нижней челюсти у льва словно не бывало. По-прежнему свирепо смотрели его страшные глаза. По-прежнему был грозен царь зверей.
— Дайте это нам, — попросил Сашка.
— Возьмите. Какая-никакая, а память. Что бы это могло быть?
— Набалдашник от трости, — тихо объяснил Воронок. — Была у Ивана Михалыча трость.
Сашка посмотрел на Мишку Румянцева.
— Посиди, Миша, — сказал он, — посиди.
— Внучек, что ль, профессорский?
— Вот именно. Внучек.
— Эх, война, война! И кто ее первый придумал? Ополченец виновато и как-то беспомощно посмотрел на нас и побрел к своим товарищам. Одна обмотка у него развязалась, но он не замечал этого. Надо было сказать ему, а я не мог произнести, ни слова.
Когда мы уже уходили, нога моя раздавила что-то очень хрупкое.
Я со страхом посмотрел вниз. К кирпичам и моему ботинку прилипли раздавленные карамельки. Такие белые подушечки. Их было много. Штук пятьдесят. Я вытер подошву ботинка о кирпич и побежал догонять ребят.
Я думал о своем осиротевшем друге. О Мишке. Надо было как-то утешить его. А как? Ну как?
Проклятые фашисты! Мы работаем по двенадцать часов, валимся с ног от усталости, но разве можно сравнить нашу жизнь с жизнью красноармейцев? Они гибнут в рукопашных схватках, мерзнут в окопах, делят на двоих последний сухарь, последнюю щепотку табаку...
Родные наши! Держитесь до конца. Мы, мальчишки, поможем вам изо всех мальчишеских сил. Я вспоминаю гайдаровскую сказку о Мальчише - Кибальчише. «Или нам, мальчишам, только в палки играть да в скакалки скакать? И отцы ушли, и братья ушли. Или нам, мальчишам, сидеть и дожидаться, чтобы буржуины пришли и забрали нас в свое проклятое буржуинство?»
Нет, не сидим мы сложа руки! Я даю себе клятву — с сегодняшнего дня не тратить даром ни одной минуты, не отходить от станка ни на миг.
Ходят слухи, что нас собираются перевести в основной цех. Это было бы здорово! Станки там — загляденье. На тех станках просто грешно плохо работать. Скорее бы нас переводили!
Цех огромный, словно палуба океанского корабля. Только вместо палубных надстроек — станки, станки, станки. А за станками — женщины. Молодые, среднего возраста, пожилые. Редко-редко увидишь мужчину. Женщины смотрят, как мы идем по пролету. Нас тридцать человек — вся пятая токарная группа. Наконец-то мы будем работать в основном цехе, а не на задворках. Здесь не только донышки протачивают. Вон как поблескивают на станках тупорылые корпуса снарядов. Мы стараемся идти независимо, как и полагается рабочему классу. Женщины шутят:
— Вот и в нашем цехе мужским духом повеяло...
— Теперь, бабоньки, не страшно: есть кому защитить нас.
— Выбирайте, девки, женихов — ребята как на подбор.
Мастер смотрит на работниц неодобрительно. Борода вышагивает впереди нас, как полководец, ведущий войска на штурм.
— А главный-то у них — вылитый Суворов. Такой же щупленький и сердитый.
— Разговорчики! — громко говорит мастер, посылая из очков несколько испепеляющих молний.
— Фронтовик — с печки брык!
— Уж больно ты грозен, как я погляжу.
Мы ухмыляемся. Да, этим женщинам пальца в рот не клади. Борода предпочитает теперь шагать молча, чтобы не ронять собственного достоинства.
—Из какого детского сада? — несется нам вслед.
Ну, это уж чересчур. Мы ведь тоже языкастые. Воронок оборачивается и кричит девчонке в красной косынке, задавшей этот дурацкий вопрос:
— А из того самого, где мы рядом с тобой на горшочках сидели. Неужто забыла?
— Воронков! — строго окликает мастер.
Женщины смеются. Лицо девчонки заливается краской. Она склоняется над резцом, закусив губу, не зная, куда деваться от стыда.
— Знай наших! — победно товорит Сашка. — А станочки-то здесь — будь здоров. Не какие-то драндулеты, а настоящие Дипы. Вот уж поработаем так поработаем!
Начальник цеха смотрит на нас грустно. Он худ до невероятности. Костюм болтается на нем, словно на вешалке.
— Дело такое, товарищи... Временно будете трудиться на настольных токарно-винторезных станках. Они вам, конечно, знакомы?
Мастер кивает вместо нас. Эти станки вроде игрушечных. На них изготовляют самые мелкие детали — величиной с наперсток или даже с иголку. Мы разочарованно переглядываемся. Уж лучше бы вкалывали на своих драндулетах в подсобном цехе. Всё-таки специальный заказ выполняли.
Начальник цеха читает по нашим глазам, словно по книге, и поднимает руку:
— Работу будете делать весьма важную. Весьма. Очень ответственную деталь — девятку. Вот такую.
Он показывает нам детальку, похожую на бочоночек, какие применяются для игры в лото. Только она немного меньше и наружная поверхность ее покрыта резьбой.
— Девятка предназначена для очень грозного оружия. Она, можно сказать, главнейшая деталь, хотя и невелика по размерам. Говорю это потому, чтобы знали, какое серьезное дело собираемся мы вам доверить. Сверху на девятке, как видите, резьба. Внутри — отверстия. С одной стороны — конусное. В отверстия вставляются фибровые прокладки. Затем эти прокладки просверливаются. Вставляется бронзовый стерженек. Подбиваем его молоточком и зенкуем.
Начальник подробно рассказывает обо всем технологическом процессе и в заключение говорит:
— Работа, можно сказать, ювелирная. Ваше училище будет производить ее на нашем заводе от начала до конца. Вопросы есть?
— Да, это не донышки для снарядов, — ворчливо говорит Сашка Воронок.