На войне я не был в сорок первом... - Страница 27

Раз! Я бью по кулачкам патрона болванкой, как по зубам заклятого врага. Два! Я зажимаю болванку в патроне, чуть не свернув ему скулы. Три! Я подвожу резец к детали.

Старикан бросается в ответную атаку. Раз! Он обжигает мою руку вращающимся патроном. Так я, пожалуй, и инвалидом могу стать. Два! Он строчит по мне осколками стружки, как пулемет трассирующими пулями. Три! Пластинка на резце отлетает.

— Твоя взяла, — говорю я покорно, — сдаюсь.

Он прислушивается к интонациям моего голоса. Он пытается догадаться, какую каверзу я хочу подстроить теперь. Но он не догадается. Он ведь думать не умеет. А я решил обезглавить его. Вернее, сменить его голову на другую. Для этого патрон станка надо снять со шпинделя. А потом привинтить новый патрон. С новым патроном дело у меня пойдет на лад. Итак, старикан, держись!

Я действую умело и осторожно. Я обнимаю патрон обеими руками. Сейчас он сойдет со шпинделя и окажется у меня в руках. Сейчас, сейчас...

И тут патрон вытворяет нечто неожиданное. Он соскакивает со шпинделя совсем внезапно и пудовым молотом ударяет по моему указательному пальцу.

Я трясу рукой, подпрыгиваю, как спортсмен на разминке, а из пальца уже каплет кровь. Ноготь делается багрово-красным.

— Живо в медпункт! — командует подбежавший Борода и сам выключает станок.

Мастер ведет меня под руку, как тяжелораненого. Девчонки за станками хихикают.

И почему это людям бывает смешно в самые неподходящие моменты?

— Доконал он меня, — жалуюсь я Бороде.

— Вижу, — говорит Борода, — придется тебя за другой поставить. Когда палец вылечишь.

Медсестра кивает мне, как старому знакомому.

— Ничего страшного, — говорит она, осмотрев палец, — косточка не задета. Ноготь этот, конечно, сойдет. Но это не беда. Со временем вырастет другой. А от работы придется освободить тебя. Недельки на две.

Борода деликатно покашливает. Каждая пара рабочих рук сейчас на счету.

— Неужели на две? — грустно осведомляется он.

— Не меньше, — говорит медсестра. Пощипав бороду, мастер уходит.

— Ну, как ваш певец? — бинтуя мой палец, спрашивает медсестра. — Понравился профессору?

— Еще как! Иван Михалыч взял его к себе в ученики. Мишка ходит к нему заниматься домой. А когда вернется консерватория, будет учиться там. Так сказал профессор.

— Счастливый человек ваш Мишка.

— И все благодаря вам. Если бы не те яички, может, Мишка и петь не смог бы.

— Моя заслуга маленькая, — говорит медсестра, — не всем и яички помогают. Талант надо иметь. Вот в чем дело.

Палец мой болит, словно его непрестанно сжимают плоскогубцами.

— Вот тебе направление в поликлинику. Пусть врач тоже посмотрит. А вот освобождение от работы. Не повезло тебе, Сазонов. Только на спецзаказ перешли — и такое несчастье.

— А вы считаете, что с таким пальцем нельзя работать?

— Конечно, нельзя. Грязь попадет или еще что. Да и как ты станешь вертеть всякие там суппорты? Неудобно же.

Эх, сестра, плохо ты знаешь Лешку Сазонова! А как же раненые на фронте не покидают поле боя и дерутся до последней капли крови? У нас здесь — тоже фронт. И самый настоящий дезертир буду я, если перестану работать в такое трудное время.

Я запихиваю справку в кармашек и говорю:

— Спасибо за помощь.

— Иди, Сазонов, писать стихи. Рука-то у тебя левая пострадала. В самый раз тебе сейчас стихами заниматься.

— В самый раз, — соглашаюсь я и возвращаюсь в мастерскую.

Девчонки уже не хихикают. Неужели они подумали тогда, что я нарочно уронил патрон на свой палец? Попробовали бы сами испытать такое удовольствие. Визгу было бы на все училище.

— Вы обещали мне другой станок, — говорю Бороде как ни в чем не бывало.

— А палец?

— Что — палец? Вы же слышали — ничего страшного. Так медсестра сказала.

— Она и о двух неделях сказала.

— А потом передумала. Можно, сказала, работать. Только не за тем драндулетом.

Борода хитро улыбнулся.

Мой новый станок меньше первого и гораздо спокойнее характером. Мы с ним быстро нашли общий язык. Он сразу запел мне успокаивающую песенку, и от этой песенки вроде палец стал болеть меньше.

А в схватку со стариканом драндулетом вступил Андрейка Калугин. Краешком глаза я наблюдал за этим поединком. Первым делом Андрейка начал копаться в брюхе станка. Гремел шестеренками, отыскивал его старческие язвы и сердечные пороки. Влил ему в брюхо полную масленку. Потом колдовал над шпинделем и задней бабкой. Потом сменил резцедержатель.

После этого старикан заурчал, как укрощенный тигр. Вся его злоба куда-то улетучилась.

— Отличный станок! — крикнул мне Андрейка.

— Рад услужить другу, — довольно ответил я.

Через несколько дней палец распух и почернел. Похоже, что там начиналось нагноение. Тогда только я вспомнил о направлении в поликлинику.

Не люблю врачей. Особенно побаиваюсь зубного. Когда он включает свою адскую машинку, у меня волосы дыбом становятся. И словно для устрашения пациентов в зубоврачебных кабинетах всегда полно самых разнообразных орудий пыток. Они лежат на полочках в стеклянном шкафчике, словно нарочно, чтобы их видели. Щипцы и щипчики. И какие-то совсем фантастические приспособления. Такими запросто можно вырывать клыки у слона. Он и пикнуть, бедный, не успеет. А каково человеку, наделенному воображением?

В поликлинике меня направили к хирургу. Это была милая женщина с ласковыми глазами. Она сочувственно охала н ахала над моим пальцем. А потом спросила:

— Боли не боишься?