На войне я не был в сорок первом... - Страница 13

Однажды в общежитие пришел старичок с замысловатой тростью в руке. Набалдашник трости был сделан в форме львиной головы. Пасть у льва разинута, словно он собирается кого-то проглотить.

— Познакомьте меня с вашим соловьем, — попросил старичок.

Я повел его в красный уголок. Мишка сидел на подоконнике и напевал озорную и легкомысленную «Тиритомбу»:

Тиритомба, тиритомба,
Тиритомба, песню пой!

— Так, так, — сказал старичок, — ну, а можете показать что-нибудь из русского репертуара?

— Нот у него полная тумбочка, — с гордостью сообщил я старичку, — сейчас он вам их покажет.

— Я попросил показать в смысле исполнить! Ну, спеть. Понятно? — строго произнес владелец необыкновенной трости.

— А кто вы такой? — обиженно спросил я.

— Меня зовут Иваном Михайловичем. Я профессор консерватории.

Мишка затрепетал. Шутка сказать — настоящий живой профессор заинтересовался его персоной. Мишка благоговел перед обыкновенными музыкантами, даже перед Сашкой Воронком, каково же было ему разговаривать с самим профессором!

— Понятно, — независимо сказал я, — сейчас я приведу вам аккомпаниатора.

— Вот как, — удивился профессор, — у вас есть даже аккомпаниатор? Очень хорошо!

Увидев Сашку Воронка с аккордеоном, профессор удивился:

— Я ожидал, что это взрослый. Так, так. Да у вас тут маленькая консерватория.

— Мы все взрослые, — сказал Сашка, — сами себя кормим. Вот этими руками.

— Великодушно извините, если вас обидело мое замечание, — с изысканной вежливостью сказал профессор. Лев с разинутой пастью вертелся в руках профессора, как флюгер.

— Редкая тросточка, — с видом знатока сказал Сашка.

— Подарок Федора Ивановича Шаляпина.

Мы переглянулись ошеломленно. Вот так старичок! Знал Шаляпина...

Мишка Румянцев плюхнулся на стул и посмотрел на нас глазами утопающего.

— Ты, Мишук, сегодня вроде не в голосе? — протянул ему соломинку Сашка Воронок.

Мишка заблеял что-то, словно заблудившийся козленок. Даже мы с Воронком не разобрали ни слова. Такой трусости мне еще в жизни не приходилось видеть. Человеку, можно сказать, счастье привалило, а он от него отбрыкивается руками и ногами.

Может, этот профессор устроит его в консерваторию. Может, Мишка станет знаменитым тенором, как Собинов.

И мне уже представляется, что на залитой светом сцене стоит стройный юноша с выразительными голубыми глазами. Публика кричит «бис» и «браво». Только что окончился концерт. На сцену поднимается Сергей Яковлевич Лемешев и обнимает юношу от всей души. Аплодисменты переходят в овацию, когда Мишка говорит зрителям:

— Позвольте мне в первую очередь поблагодарить моего учителя и наставника Ивана Михайловича. Вот он сидит в первом ряду.

Иван Михайлович кланяется публике и растроганно вытирает белоснежным платком уголки повлажневших глаз...

— Значит, не в голосе? Так, так, — с добродушной усмешкой говорит профессор. — Ну что ж, вот моя визитная карточка. Будете, юноша, желанным гостем в моем доме. Ну и вы, разумеется, — милостиво кивает он нам с Воронком.

И вот он уходит, постукивая своей замечательной тростью. Мы с Воронком набрасываемся на Мишку:

— Растяпа! Покраснел, словно красная девица.

— Такой случай раз в сто лет бывает!

— Отстаньте, — стонет Мишка, — я же больше вас переживаю.

Мы выхватываем из его рук визитную карточку. В самом деле профессор. И живет в центре, недалеко от Красной площади.

— Завтра же пойдем к нему! — тоном беспрекословного приказа говорит Сашка.

— Что вы, ребята! — ужасается Мишка. — Я должен репетировать и репетировать. Ведь он — профессор! Я же сяду в лужу. Вот через месяц — другое дело.

— Через неделю! — отрывисто произносит Сашка. — И репетировать, Мишук, будем вместе. Я с тебя сто потов спущу.

— У меня же совсем не поставленный голос, — с жалкой улыбкой говорит Мишка, — я же ди-ле-тант...

— Очень много воображаешь о себе, — не совсем логично заключает Воронок.

— Ты брось эти иностранные словечки,— добавляю я,— профессор назвал тебя соловьем. Я это собственными ушами слышал.

— Ну хорошо, — сдается Мишка, — через неделю так через неделю.

Но на следующий день выясняется, что у Мишки в самом деле пропал голос. То ли он застудил горло, то ли просто переволновался при встрече с профессором, но голос у него начисто исчез.

Мы потащили Мишку к медсестре. Она нажала на его язык большой ложкой, словно рычагом. Мишка выпучил глаза. Мне казалось, что от растерянности и ужаса он вот-вот проглотят эту ложку.

— Горло чистое, — недовольно сказала сестра, — все вы любите посимулировать.

— Да нам не надо справку, тетя, — сказал Воронок, — ему петь надо. Перед профессором.

— В мирное время в таких случаях рекомендовали принимать сырые яйца, — деловито сказала медсестра и стала полоскать руки под краном. Наверное, ее не взяли на фронт из-за вредного характера. Смеется она, что ли? Где мы сейчас достанем сырые яйца?

— Эх, если б мы жили в деревне! — мечтательно произнес Воронок.

— По карточкам только яичный порошок выдают, — подтвердил я.

Мишка сидел с обреченным видом, забыв закрыть рот.

— Так вот пропадают таланты, — мрачно сказал Воронок,— из-за каких-то несчастных куриных яиц. Закрой рот, дружище Мишук. Мы уже видели, что зубы у тебя в идеальном порядке.

Потом мы долго сидели в Мишкиной комнате, время от времени говоря ему:

— А ну, попробуй...

— А-а-а-а...